Но эти коэффициенты имеют характер сентиментальный и, стало быть, подвержены колебаниям. И вот мы не можем не видеть, что такие колебания действительно имели место за последнее время.
Дипломатическая подготовка войны уже сначала оказалась недостаточной. Затем и военное ведение ее, сперва бывшее слишком односторонним и явно лишенное способности приспособляться к неожиданным ситуациям, потом поразило всех своей разбросанностью, погоней за слишком большим числом объектов, действием в разных и часто меняющихся направлениях. Все это произвело депримирующее действие на немецкое чувство как в войске, так и в стране, все это потрясло доверие.
Прибавьте к этому неожиданное сопротивление Бельгии, страшные потери, явившиеся результатом массовых атак, притом еще потерявших всякий смысл после того, как неприятель привык к ним и приспособился их отражать. Припомним еще всеобъемлющую антипатию к немецкому правительству и его манере действия, которую никак нельзя скрыть. Немцам кажется, что война затягивается дольше, чем обещали, чем ожидали, что вести ее все труднее ввиду напора, организованного теперь уже с двух сторон, что внутренние потрясения, вызванные ею, становятся все более заметными, что положение еще ухудшается благодаря теперь уже совершенной неопределенности момента мира.
Как бы ни велико и ни напряженно было доверие в начале войны, с каким бы энтузиазмом ни были готовы на самоотверженность, под всеми этими ударами доверие не могло не пошатнуться как в простых сражающихся, так и в их руководителях.
Неужели вы допускаете, что немецкий генерал не поражен при виде того, что всякая его выдумка, всякий его замысел находят себе достойный ответ и не могут застигнуть противника врасплох? А ведь воображение имеет свои пределы. В тактике вовсе нет такого разнообразия приемов. Между тем страна уже дала свой максимум сил, как стратегия уже развернула максимум своего искусства.
Солдаты небезнаказанно были свидетелями бесконечного повторения тяжелых условий без результата, где товарищи падали в невероятном числе под ударами неприятеля, о котором сначала говорили с презрением и который оказался вполне достойным. Линии инфантерии, считавшей себя непобедимой, беспрестанно оказываются остановленными, даже разбитыми и преследуемыми. Никем не превзойденная артиллерия часто оказывается нейтрализованной, а иногда и сбитой страшным огнем 75-миллиметровых пушек. Воздушная армия, которой гордились, как первой в мире, отнюдь не оказывается превосходящей своей активностью и искусством французскую авиацию. А между тем солдат кидают с одного конца бесконечно длинного фронта на другой или через пол-Европы с одного театра военных действий на другой. Марши следуют за маршами, переезды за переездами, санитарная служба уже не успевает за действиями войны и не может держаться более на прежней высоте, интендантская служба ослабевает. Больше всего должен быть потрясен немецкий солдат тем, что бой в открытом поле сменился для него внезапно мышиной войной в траншеях, где нет места для его наступательного духа.
А ведь этот дух наступления выше всего ставили его вожди, расхваливая его, представляли непобедимым. И первое впечатление от битв в Англии и Франции казалось подтверждающим эти слова офицеров. И вдруг все изменилось: приходится держаться за толстым парапетом, закрыться кровлей от падающих сверху осколков и сидеть без надежды выйти хоть сколько-нибудь скоро.
Причины такой перемены тактики ясны для каждого. Противник доказал, что обладает той же упорной моралью и умеет ждать до штыковой атаки немцев, что он доверяет вполне достоинствам своего оружия и умеет им пользоваться с необычайной легкостью. Французы доказали, как они умеют пользоваться местностью и в наступлении, и в обороне. Никогда противник не казался испуганным, никогда не захватывали его врасплох. И теперь, когда очевидно, что ничего нового для огорошения этого противника придумать нельзя, когда все надежды на превосходство отдельных служб оказались тщетными, что остается немецкому генеральному штабу?»
Принимая все это во внимание, итальянский эксперт предсказывает, что, если бы положение немцев и улучшилось благодаря новым подкреплениям, от надежды на поход в Париж, от надежды на разгром Франции полководцы Германии должны отказаться раз навсегда.
«Киевская мысль», 12 ноября 1914 г.
Парижскому корреспонденту радикальной миланской газеты «Secolo» удалось случайно натолкнуться — неизвестно, около какого города, — на большой английский лагерь, к которому позднее присоединились и вновь прибывшие индийские войска. Камполонги дал описание своих впечатлений в столь яркой и талантливой форме, что я считаю небезынтересным перевести для читателей по крайней мере важнейшие отрывки из большой корреспонденции итальянского корреспондента.
…Перед нами индусы:
«Ожидание между толпой, умиравшей от любопытства, не было, к счастью, слишком длинным. На маленькой площади уже появился первый взвод индусов. Как вчера вечером англичане, индусы тоже Шли вслед за офицером с такой же гибкой тростью В руках. По знаку они остановились и передохнули несколько минут, по другому знаку застыли и маршем двинулись к нам. Толпа расступилась перед ними. Я смог их видеть чрезвычайно близко.
Эти красавцы высокие, сильные, ловкие. Цвет лица у них коричневатый, глаза живые, усы падающие, волосы черные и густые, подобранные полированными косами под большими серо-зелеными тюрбанами, губы улыбающиеся и бледные. Когда они остановились только что, в своих широких туниках они показались мне несколько неуклюжими, но после, когда они двинулись, их тела выигрышно обрисовались под складками одежды хаки, более тонкой, чем у английских солдат.