Европа в пляске смерти - Страница 12

Бельгийцы захохотали.

— Немцев никто не боится. Жена пишет мне, — а для того чтобы писать такие вещи, согласитесь, надо не бояться немцев, — что наши keges (нечто вроде парижских gamins) устраивают там так называемые «парады»: чуть они увидят отряд немцев солдат — сейчас же строятся шеренгой и выступают этим же «гусиным» маршем. Немцы злятся. Но если унтер-офицеру придет в голову броситься на ребят, те с комически разыгранным ужасом падают на колени, подымают руки вверх. А прохожие умирают от смеха.

Все трое смеялись шуткам своих keges и в конце концов, видимо, одобряли бойкот, сторонником которого являлся рассказчик.

«Киевская мысль», 27 ноября 1914 г.

В Сент-Андресе

Я приехал в Сент-Андрес в очаровательный солнечный день. Я взял первый попавшийся трамвай с надписью «Сент-Андрес». Но он привез меня на какие-то задворки этого городка, в какую-то серую улицу, застроенную серыми неказистыми дачками.

Вместе со мною из вагона вышел мальчишка с газетами и немедленно же начал выкрикивать названия своего товара. Я остановил его и спросил, где же здесь расположилось бельгийское правительство.

— Но это у Дюфайеля, — ответил он.

— У Дюфайеля? А где же здесь Дюфайель?

— О, вы попали совсем не туда, куда надо. Возьмите вот ту улицу и перевалите через горы.

Сказано это было несколько торжественно, ибо горы, перевал через которые должен был привести меня в ближайшую окрестность маленькой Бельгии среди Франции, были никоим образом не выше наших, киевских.

Отправляюсь. Улица превращается во что-то вроде тропинки, по сторонам сады с решетками и вдали видны более нарядные виллы. День слегка морозный, солнце прямо ослепительное в голубом небе. Шаги резко раздаются по твердой земле. Название этой тропинки, по которой я в течение добрых двадцати минут не встретил ни одной живой души, поэтичное — «Chemin de la solitude». Едва достиг я, следуя по этой «Дороге уединения», вершины холма, как ахнул от изумления. Передо мной расстилалось море. Сизоватое, голубиного цвета, оно терялось вдали и сливалось с небом в сияющей и нежной дымке тумана. Казалось, что оно постепенно переходило в какую-то ласковую, нематериальную нирвану. Ближе, все более материальное, оно билось серебром об опустевший пляж. А между пляжем и холмом, взбираясь на него широкими террасами, живописно и роскошно расположилась Гаврская Ницца.

Я позднее только узнал, что архимиллионер, владелец кредитного магазина Дюфайель закупил весь этот склон холма, выстроил на нем тысячи отдельных вилл самой разнообразной архитектуры, провел аллеи, разбил скверы, воздвиг два колоссальных отеля, в одном из которых расположил блистательное отделение своего магазина, соорудил замысловатое швейцарского типа казино и окрестил все это поселение, которое сразу стало приносить ему огромный доход, Гаврской Ниццей. Холм действительно заслоняет эту часть Сент-Андреса от северных и северо-восточных ветров, делая его климат значительно более мягким, чем в самом Гавре.

Вот тут-то и приютилась Бельгия. Казино, к которому подходят с двух сторон широкие дороги и которое очень импозантно своей низко спускающейся крышей о четырех этажах и двумя шикарными бельэтажами под ней, объявлено в настоящее время королевским дворцом. Я, правда, не знаю, живет ли кто-нибудь в настоящее время в этом дворце. Король бывает здесь, по-видимому, только наездами: большую часть времени он проводит в армии. Дети его в Англии, королева, как мне говорили, живет в Дюнкерке, чтобы быть поближе к своему супругу.

Во всяком случае к дворцу, когда я подошел к нему, то и дело подъезжали автомобили с бельгийскими флагами, и он охранялся несколькими солдатами в типичных бельгийских колпачках о несколько смешных кисточках. Яркие, полосатые, черно-желто-красные будки давали какую-то особенно веселую ноту в этот сияющий солнечный день. По двум дорогам, ведущим вниз и вверх от дворца, расположены все бельгийские министерства. Нижняя дорога упирается в «Hôtel des Régates», где имеется бюро бельгийского почтово-телеграфного ведомства.

Оно имеет необыкновенный успех. В нем постоянно толпа. Я видел дам, которые покупали сразу по шестидесяти открыток бельгийских, заклеенных марками разной цены. Всякий спешит послать своим знакомым этот маленький исторический курьез — письмо из Франции с бельгийской маркой.

На улицах царит величайшее оживление. Снуют автомобили, грохочут огромные телеги. Толпа идет непрерывной волной, особенно, вероятно, подвижная в этот необыкновенно ласковый день. Бельгийские солдаты в своих колпаках, английские в своих изящных хаки, французские в неизменно красных штанах и синих капотах, попадаются также зуавы, тюркосы. Вот идет черный, как сажа, негр, голова которого забинтована белой, как снег, перевязкой. Английские сестры серо-стального цвета, с большими красными крестами или малиновыми пелеринами, французские монахини в громадных белых головных уборах, похожих на летящих белых птиц. Наконец, самые разнообразные туристы. Я думаю, пожалуй, и летом, когда Гаврская Ницца привлекает купальщиков, улицы ее не так оживлены, как сейчас. Я уверен, что война окажет господину Дюфайелю превосходную услугу, что он, этот старый мастер реклам, потирает себе руки.

В огромном здании центрального отеля осталось еще много магазинов. Рядом вывеска «Магазин ламп», и тут же, на другой двери скромный плакат «Министерство колоний».

Должно быть, министрам приходится производить немалую работу, по крайней мере бойскауты то и дело подъезжают и уезжают на велосипедах.